Спектакль

Учитель ритмики

Есть такое понятие «прогон для пап и мам». Это спектакль, на который еще не продают билеты, но уже приглашают друзей и родственников. Ходят на прогоны для пап и мам преимущественно бабушки — вечные театральные старушки, страшные ворчуньи и критикессы, что кочуют с прогона на прогон, и на месте режиссеров я боялась бы их как огня. Режиссер Владимир Агеев с такой публикой столкнулся впервые. Его «Месяц в деревне» еще недавно был хитом молодежного «Дебют-центра», «Антигона» в филиале Театра Пушкина адресована молодым поклонникам Ирины Гриневой, его «Пленные духи» из другой молодежной театральной организации — Центра драматургии и режиссуры — только что получили приз зрительских симпатий на «Золотой маске», и совершенно очевидно, что симпатии тех, кто ходит в Центр драматургии и режиссуры, не распространяются, например, на Театр на Малой Бронной. Между тем новый спектакль Агеева выходит как раз на Малой Бронной — в унылом, замшелом театре, который его дирекция в нынешнем сезоне подвергла испытанию свежей драматургией и молодой режиссурой. Не так давно здесь появились «Славянские безумства» Нушича в постановке Романа Самгина — еще тот бедлам, старушки на прогоне взвыли. Теперь мы с ними смотрели постановку по пьесе Екатерины Садур «Учитель ритмики». Эту пьесу два года назад в петербургском ТЮЗе поставил Владимир Туманов, большой любитель дамской драматургии с ее шепотами, неопределенным томлением и неординарным письмом, порой граничащим с бредом. Дебютная пьеса Кати Садур — классический пример такого девичьего искусства: дело происходит в доме отдыха для творческих деятелей, дочь Нины Садур знает о таких не понаслышке. Зоя любит писателя Родченко, писатель любит играть на баяне, Зою любит сын Родченко Миша, а она говорит «давай поцелуемся» скрипачу Алеше. Зоя — по-гречески значит «жизнь», так говорила карлица в фильме «Асса», так говорит Зое ее мама, которую беременной чуть не прибили на железнодорожной станции. Но Алеша говорит Зое, что она похожа на смерть. Зацепившись за это, Агеев прочитал историю о семи пудах любви как мистический триллер («Новая русская мистика» — так и написано в пресс-релизе). Сцена поросла цветами в человеческий рост, вокруг — руины; по экрану то бегут облака, то растет гигантская луна, то галерея из шпалер возникнет — вроде той, что есть в Архангельском. Перед началом спектакля Агеев вышел к сцене, рассказал о технологических сложностях, связанных с проекциями, предупредил, что не все еще готово, и просил не судить строго актеров, которые работают в новой для себя эстетике. Просил — не буду. Значит, продолжу о старушках.

Обычно они шипят, если что не по-их, трагически поджимают губы, когда на сцене отступают от правил, установленных во времена их юности, а когда старушкам скучно, они начинают шуршать пакетиками с сушками и резанными на дольки яблоками. Агеевский пионер-сомнамбула с навсегда застывшим сачком, вызвавший бы в Центре драматургии и режиссуры гогот, был встречен старушками гробовым молчанием. Но в целом «новую эстетику» Агеева, который ставит не вслед за пьесой, а поверх нее, так что если говорят «давай обнимемся» — будут прикасаться лбами, если стонут от жары — будут кутаться в плащи, сюжет при этом плавно воспаряет над реальностью, и его уносит в произвольном направлении, — вот эту «новую эстетику» старушки восприняли почти что благосклонно. Ну была пьеса о Подмосковье — стала о подсознании, и хорошо. Вот только стиль Агеева подразумевает подобный пируэт и в самой актерской игре, а научить этому вверенный ему актерский коллектив Агеев не успел. Что месяц — для этого целого сезона не хватило б. Так что если отвлечься от таинственного сумеречного антуража, в который Агеев погрузил актеров, забыть о синем кладбищенском свечении, длинных платьях и странных шляпках, надетых на работниц дома отдыха, — останется не очень внятная, но традиционная, приправленная чеховскими мотивами дамская лирика. Как раз для старушек с Малой Бронной, воцарившихся здесь не только на прогонах для пап и мам. Старушки ходят на здешние спектакли, вот в чем дело, — и целой стаи агеевых будет мало, чтобы их отвадить.