Драматический |
Андрей Прикотенко |
(3`00``, 1 антракт). 100-300 р. |
Вот спектакль, за которым критики помчались туда, куда обычно ни ногой, — в Новый драматический театр, который — страшно сказать — в двадцати минутах езды от ВВЦ. Андрей Прикотенко, молодой петербуржец, получивший на последней «Золотой маске» спецприз жюри, выпустил спектакль в Москве. В Петербурге он ставил «Эдипа», в Москве «Гамлета». Почему в афише написано «Эльсинор», да еще по-английски, — бог весть. Может из скромности: почти дебютант, а уже «Гамлет». Может из честности: Прикотенко порезал текст, склеив сцены произвольно и по-хулигански. Основным визуальным образом стало дикое северное место, аномальный мир, главные фигуранты которого — полдюжины деревянных дверей разных конструкций, которые не распахиваются, как им положено, а поднимаются вверх на цепях, падая потом вниз гильотинами (сценограф Наталья Дмитриева). Так вот, Эльсинор в спектакле есть, а того рефлексирующего Гамлета, в сознании которого порвалась связь времен и событий, нет и в помине. Есть молоденький артист Николай Горбунов, хороший, старательный, всего год как из театрального училища. Его Гамлет, встретившись с призраком отца, немного трусит, но не сомневается в его словах ни минуты. Он уверен, что убийце Клавдию следует мстить, — и даже замахивается на него шпагой, когда тот молится, но попадает не в сердце, а под мышку. Целуется взасос с Офелией, но драться, подобно другим Гамлетам, на ее могиле с Лаэртом он не будет, с какой стати? К финалу он совсем теряет силы: выходит дрожащий, голый, с причинным местом в горсти, так что смирительная рубаха, которую на него одевают, уже ни к чему. Всех тут порешил Клавдий — и Лаэрта, и Гертруду, и Гамлета, а после на шпагу полуживого Гамлета и сам нанизался. Клавдий, горластый макиавеллист (Вячеслав Невинный-младший), и оказался у Прикотенко главным героем. Пытается молиться, но не раскаивается в убийстве до самого конца. Да и в чем ему раскаиваться — кто, кроме него, мог бы править этой дикой страной; не Гамлета же отец, на которого больно смотреть, когда он выходит привидением, и не сын его, которого бы откормить сначала. По крайней мере, это единственный человек, которому — объяви Эльсинор демократические выборы — можно было бы отдать свой голос.