Фильм

Один человек лишний

1943 год. Группа французского Сопротивления получает из Лондона приказ освободить двенадцать человек, приговоренных немецкими оккупантами к расстрелу. Штурм тюрьмы провели стремительно. И только уже в городе, по дороге в горы, они разобрали, что освобожденных не двенадцать, а тринадцать. И этого самого тринадцатого (Пикколи) все в первый раз видят. Некоторых он располагает к себе сдержанностью, собранностью, готовностью быть на подхвате, когда группа сталкивается с трудностями. Но вообще-то он не рвется в партизанский отряд. Даже говорит, что с радостью пойдет домой, если его, конечно, отпустят: одни «спасители» настаивают на его незамедлительном расстреле, другие требуют дождаться выяснения всех обстоятельств. Но доказывать партизанам, что он не провокатор, тринадцатый тоже не считает нужным. Он только утверждает, что в тюрьму попал случайно, из-за солдатских ботинок, которые оказались на нем. И что предпочел бы не стрелять ни в немцев, ни во французов.

«Ностальгией по Резистансу» назвал режиссер Коста-Гаврас этот свой фильм, представляя его в июле 1967 года на Московском международном кинофестивале, где картина участвовала в конкурсе, но осталась без регалий, если таковой не считать приз Советского комитета защиты мира. И уточнил, что «хотя борьба продолжается, и люди воюют за лучшую жизнь, теперь уже нет ни таких чувств, ни таких героев». Сказал, что давно загорелся идеей экранизировать роман Жан-Пьера Шаброля, но авторские права оказались купленными, и только недавно отыскался продюсер, согласившийся перекупить их для Коста-Гавраса. Что, работая над многофигурной композицией из 13 главных героев, пытался «вообразить, как бы себя повели тогда, на их месте, те или иные люди наших дней, мои знакомые, например, мои товарищи по университету». Что до распределения ролей между 13 яркими актерами — от ветерана Шарля Ванеля, впервые сыгравшего в кино еще 16-летним пареньком в 1908 году и не оставившим экрана в течение последующих 80 лет, и звезд «новой волны» Бриали и Жерара Блена до 22-летнего блондина-недоучки Перрена, который бросил среднюю школу, чтобы играть в кино романтических моряков, а впоследствии стать самым молодым и действенным продюсером нового политического кино, и Пьера Клементи, истерика-левака со змеиным взглядом, в силу броской индивидуальности окопавшегося в те дни в фильмах Бунюэля и Бертолуччи, — то тут Коста-Гаврас «объяснил актерам общую задачу и каждый характер в отдельности: каждый выбирал тот, чей ближе ему, уточнял линию поведения и одевался сам — так, как он оделся бы, если бы все происходило в действительности». Еще режиссер признался советской прессе, что на самом деле он — Костя Гавравский, сын одесского эмигранта, который в 1927 году поплыл, было, в Америку, да влюбился в греческом порту, где заправлялось судно, в местную, да так там с ней и остался. Костя родился в Греции в 1933-м, в 17 лет сбежал в Париж, устроился ассистентом к режиссеру Иву Аллегре. Его задачей было следить за гардеробом звезды и бывшей жены режиссера Симоны Синьоре — так он сблизился с актрисой и вошел в круг ее нового мужа Ива Монтана, включавший Мишеля Фуко, Криса Маркера и прочих выдающихся левых интеллектуалов. В 1965-м, заручившись поддержкой Монтана и Синьоре, он перенес на экран самый внятный детектив Себастьяна Жапризо «Убийцы в спальном вагоне» с ними в главных ролях и добился постановки «Лишнего человека». В апреле 1967-го, месяц выхода картины на французские экраны, к власти на его родине в Греции пришла так называемая хунта «черных полковников». Видимо, в тот же момент в Коста-Гаврасе родился будущий лидер политического кино, создатель «Z», реконструкции убийства греческого левого парламентария Ламбракиса и фильма-рекордсмена по числу проданных в США билетов на неанглоязычный фильм, человек, который был вынужден отвечать в судах разных стран — и неизменно выигрывать процессы — касательно содержания его фильмов «Пропавший без вести» о роли ЦРУ в чилийском перевороте 1973 года и «Аминь» о молчании, которое хранил Ватикан и Папа в частности, в годы Второй мировой касательно концлагерей, судеб евреев и цыган (афиша фильма, выполненная дизайнером рекламы «Бенетона» Тоскани, представляла из себя свастику, один из лучей которой венчался католическим крестом). Побывал Коста-Гаврас и директором Парижской Синематеки, буквально вытащив ее в конце 1970-х из критического положения, в какое она погрузилась после опалы со стороны французского кабинета, ставшей результатом событий 1968 года.

Отвечая в 2003 году, в 40-летнюю годовщину убийства Ламбракиса, на вопросы посетителей и сотрудников Британского Киноинститута, Коста-Гаврас вспоминал «Лишнего человека» как «полуудачу, где было слишком много действия и недостаточно — глубины характеров». Теперь свое обращение к этому материалу он поставил в заслугу Гарри Зальцману, продюсеру сериала о Бонде, который после детектива «Убийцы в спальном вагоне» выразил готовность сотрудничать с Коста-Гаврасом, но идею последнего ставить фильм по Андре Мальро нашел нерентабельной — «Слишком много китайцев!» — и вышел со встречным предложением ставить Ж.-П.Шаброля.

И вот интересный нюанс: в книге Тринадцатый — это деревенский дурачок. Коста-Гаврас, заручившись дотошным актерским даром Мишеля Пикколи, создал совсем иной образ: человека, который был бы счастлив жить своими частными интересами, в лоне семьи, но вынужден идти навстречу коллективу и, не желая того, на каждом шагу натыкаться на общественные интересы, на враждебно настроенные друг к другу группировки. Возможно, тот Костя Гавравский, от которого нынешний Коста-Гаврас почти открещивается, воссоздал довольно точный портрет той муки, что для многих из нас представляет вынужденное нахождение в коллективе, начиная с детского сада, показав ее, эту муку, через увеличительное стекло событий Второй мировой. Месяц премьеры фильма расставил иные акценты в отношении режиссера к своему творчеству и подходящим для исследования темам. Но даже если вы знаете Коста-Гавраса как режиссера, ведущего репортаж длиною в жизнь из самых горячих точек политической борьбы, — тем трогательнее будет увидеть именно сейчас этот по-подростковому невинный сон сторонника позиции невмешательства за секунду до пробуждения.