И немедленно выпил: очень пьяное кино

Лондон 1969 года. Двое безработных актеров (Пол МакГанн и Ричард Э.Грант) обитают в загаженном совместными усилиями хлеву, не приходя в сознание. Краткий побег из Лондона на природу, предложенный дядюшкой одного из них (Ричард Гриффитс), оборачивается попыткой безымянного главного героя (который «и я») отбиться от назойливых ухаживаний последнего (вы еще следите за описанием?). В конце один съедет в реальную жизнь, а другой зачитает монолог Гамлета. Некоторым кажется, что это смешное кино, на самом деле это фильм об ужасе перед жизнью, хотя так сразу не скажешь. «Когда я вошел, то увидел крысу размером с собаку» — «Это и есть собака. Живет у соседа внизу». Телеги, которые тут толкают, въехали прямиком в «Страх и ненависть в Лас-Вегасе», обрастая по дороге новыми красочными подробностями. Все парикмахеры работают на государство. Наши волосы принимают сигналы из космоса. Бывают растения легкого поведения. No woman, no cry. Бернард Шоу говорил: «Алкоголь — анестезия, которая помогает перенести операцию под названием „жизнь“». Фильм идет еще дальше: никакая анестезия не поможет, даже резус-отрицательная «Кровавая Мэри» с амфетаминами. «Мне погано». — «Мне тоже. Как и всем остальным».

Спящему под мостом бездомному (Рутгер Хауэр) прохожий дает денег на налаживание жизни с условием, что тот вернет эту сумму в церковь «маленькой святой Терезы», когда появится возможность. Первым делом бездомный, конечно же, идет напиться. Когда Рутгер Хауэр умер два года назад, об этой роли вспомнили немногие. Это тихий, почти бессюжетный фильм Эрманно Ольми — наверное, последнего великого итальянского режиссера, которого называли «младшим братом неореализма». Конечно, «Легенда» родственна «Чуду в Милане» Витторио де Сики, другой истории святого. Вообще итальянцы неоднократно показывали на экране святых, еще один был, видимо, даже настоящим — монах итальянского монастыря, сыгравший у Роберто Росселлини Франциска Ассизского в волшебном байопике «Франциск — шут божий». Ольми показал Хауэра в экранизации другой легенды (по роману Йозефа Рота). Это все магия кино, разумеется, и они, конечно ж, обычные люди (кроме монаха), но, пока смотришь, думаешь: может, они нас у кого-то там отмолят, и все будет хорошо.

Гострайтерша (Шарлиз Терон) довольно неплохо устроилась в мегаполисе, где пишет романтическую young-adult-дрянь, живет с крошечной собачкой и трахается на первом свидании, зная, что второго не будет. Получив из города своего детства приглашение на крестины ребенка от бывшего бойфренда (Патрик Уилсон), она с похмелья решает, что это крик о помощи, и едет вызволять ненаглядного из мещанского болота. Терон принято хвалить за преображение для «Монстра», где она набрала много веса и перестала красить корни волос. Но куда более эффектное преображение («Терон бескомпромиссно бухает») мы наблюдаем в этом нетипичном фильме о возвращении на малую родину, которое обычно в кино духовно преображает, а тут выясняется, что они все, правда, — мещанское болото, и лучше запить разочарование очередной банкой пива, сесть в свой кабриолет и умотать обратно в мегаполис. Пока, по крайней мере, ты еще выглядишь как с обложки, можешь склеить кого угодно для необременительного секса и делаешь все, чтобы однажды скользнуть из детства сразу в старость, минуя скучную стадию взросления.

Учитель из австралийского захолустья Джон Грант (Гэри Бонд) мечтает уехать в Англию или хотя бы в Сидней, где его ждет красивая девушка в красном купальнике, выходящая в его видениях из моря, как Афродита. Вместо сладостных грез по дороге в Сидней он попадает в городок Ябба (вымышленный), где мужчины пьют без продыху, дерутся, убивают кенгуру, громят все вокруг и играют в азартные игры. Тем не менее из преступлений в этом райском местечке, как сообщает шериф (Чипс Рафферти), назойливо угощающий Джона пивом, только волна самоубийств. Канадец Тед Котчефф, снявший не только первого «Рэмбо», но и первый фильм австралийской новой волны (какова ирония), швыряет нас в атмосферу сюрреалистического кошмара с первого же кадра, где все залито желтым солнцем, выжигающим зрителю глаза. Вообще после фильма можно навсегда возненавидеть желтый цвет, солнце и пиво. Картины чистой, выкристаллизованной токсичной маскулинности тут показаны так, как не приснится ни одному современному феминистскому кино. Никакого выхода из круга насилия фильм не предлагает (иначе он был бы современным феминистским кино), разве что бросить пить. «Люди, да что с вами такое? Попрошайничать, поджечь ваш дом, убить жену, изнасиловать ребенка — это нормально. А вот не выпить с вами вашего чертового пойла — это настоящее преступление, просто чертов конец света!»

Финн, изучающий русскую культуру (Вилле Хаапасало), едет в фольклорную русскую глубинку, чтобы принять участие в «настоящей русской охоте», оборачивающейся затяжной попойкой. Кончается все подстреленной коровой и пересечением двух реальностей — исторической (срисованной с «Войны и мира») и современной с генералом (Алексей Булдаков), милиционерами и егерем-буддистом (Виктор Бычков). Генералы, менты и особенно водка потом расползлись по всему российскому кино, шагнув в XXI век. А вот кинематографическое смешение временных слоев так и осталось в 90-х: у Александра Рогожкина в «Охоте», у Карена Шахназарова в «Снах». Причем если сами режиссеры снимали этот русский народный сюрреализм, чтобы подчеркнуть разницу между своей эпохой и временами хруста французской булки, впоследствии оказалось, что это было глубинное понимание самой России с ее единой и неделимой реальностью, с неподвижным, застывшим временем: и глубинка у нас все та же, и мужики, и великая русская скрепа — пузырь — никуда не девается. Пьет народ. Пил при Достоевском, пил при Венечке Ерофееве, пил на охоте, пил на рыбалке, задорно хлопает стаканом об стол в «Горько!». Что какому-нибудь австралийцу смерть, нам — образ жизни. Такой миф, по крайней мере, Россия сама себе рассказывает. Ну, за жизнь.

Писатель (Мики Рурк) живет в обшарпанных трущобах Лос-Анджелеса, беспробудно пьет и общается с потрепанной богиней (Фэй Данауэй). Хотя фильм поставил француз Барбе Шредер по сценарию, написанному лично Буковски, с Мики Рурком, выбившим себе два зуба для аутентичной демонстрации алкоголика, и все внутри самой истории тонет в неаппетитном натурализме, перед нами — припудренная, приглаженная, кастрированная версия «Истории обыкновенного безумия» Марко Феррери, снятого с Беном Газзарой в роли Буковски шестью годами раньше. Это не значит, что «Завсегдатай бара» (также известный как «Пьянь») — плохой фильм, просто он пытается вписать контркультурное явление (Буковски) в культуру. Рурк — даже с выбитыми зубами — слишком красив для роли человека, закусывающего портвейн «Три семерки» бутербродом с докторской колбасой. Никаким гримом Данауэй не превратить в отброс общества. Америка слишком благополучна, она поглощает Буковски, переваривает и выплевывает для номинации в Каннах («Золотую пальмовую ветвь» фильму, правда, не дали). Берроуз говорил, что Голливуд что угодно превратит в карикатуру. Это не страшно: Буковски не против казаться карикатурой на гениального поэта. Жаль только, что его поэзия растворилась в фильме, остался один талантливый алкоголизм.

За драку Робби (Пол Брэнниган) отбывает вместе с другими гопниками положенные часы общественных работ. Их супервайзер (Джон Хеншоу) оказывается хорошим человеком, а не сволочью, как в сериале «Отбросы», и везет компанию в Эдинбург на дегустацию виски, где выясняется, что у пролетария Робби талант к распознаванию элитных напитков на вкус и нюх. Робби, у которого недавно родила девушка, в связи с чем он пытается остепениться, узнает, что вскоре на аукционе появится виски, который мечтают заполучить все коллекционеры. Фильм, в отличие от «Завсегдатая бара», получил Приз жюри в Каннах, хотя бог его знает за что. Это довольно типичная воодушевляющая английская драмеди, отличающаяся от всех остальных тем, что не особо смешная, зато тут звучит ода шотландскому виски, о котором из фильма можно узнать больше, чем за всю жизнь. Про виски действительно интересно, а еще любопытно, что мрачный соцреалист Лоуч вдруг дает парням в спортивных штанах шанс вылезти из потомственной нищеты. Нужно всего-то обладать уникальным талантом и украсть виски за миллион фунтов. Это не так реалистично, как хотелось бы думать жюри Каннского фестиваля, но нам нравятся истории успеха неудачников, а кто не любит шотландский виски, тот, наверное, вообще зря живет.

Эдди и Патриция (Жозиана Баласко и Натали Бай) швырялись булыжником, оружием пролетариата, в полицейских во время студенческих волнений 1968-го. Курили травку и сжигали лифчики в Вудстоке. Пудрили ноздри кокаином на Ибице, посещали показы Готье в 80-е и встретили миллениум на шатающихся высоких каблуках — иногда они еще могут на них устоять, хотя так ли уж надо? Новое тысячелетие Баласко приветствует, вползая в кадр в халате, а потом еще и валится с лестницы в одной из самых смешных сцен в истории французской комедии (кто бы мог подумать, что получить тортом в морду и свалиться с лестницы — это действительно смешно). Вечные тусовщицы во французской полноэкранной версии одноименного британского ситкома, который называется в оригинале по-человечески, а не с оттенком осуждения, — «Абсолютно невероятные», — лучшая иллюстрация мема «I regret nothing». Им за пятьдесят, и они должны были бы воплощать сожаления стрекозы о легкомысленно прожитой жизни (муравья тут играет красавица Мари Жийен, серьезная дочка Эдди, уговаривающая маму бросить пить и веселиться), на худой конец — тоску по безвозвратно ушедшей юности, а они, всем чертям назло, фланируют в каких-то металлических корсетах, соблазняют молодежь и успокоятся только в могиле, да и то… Ванесса Аморози записала для фильма гимн вечной молодости и гламуру «Champagne, Champagne», и этой песне — да и самому фильму — пора бы пережить новое рождение. Кажется, XXI век борется с эйджизмом и уже почти готов разрешить женщинами жить так, как им нравится: нося любые наряды в любом возрасте, с бутылкой шампанского в сумочке, с карамелькой за щекой, пока смерть не разлучит нас.

Новый фильм Томаса Винтерберга — человека с крайне пестрой фильмографией (от «Торжества» и «Охоты» до «Курска»), когда-то вместе с Ларсом фон Триером стоявшего у истоков манифеста «Догма-95». На этот раз он решил отправиться в дебри датского алкоголизма в компании главного экзистенциального страдальца северного кино — Мадса Миккельсена. По сюжету четверо сорокалетних друзей и коллег (все работают в местной школе и преподают историю, психологию, музыку и физкультуру) решаются на смелый эксперимент — выпивать каждый день, чтобы поддерживать в крови заветный уровень алкоголя в полпромилле, который в теории должен сделать их смелее, веселее и счастливее, а заодно вывести из творческого и личностного тупика, в котором каждый из них очутился. История основана на театральной пьесе Винтерберга, которую ему помогала писать дочь Ида — она же должна была сыграть в фильме дочь главного героя, но трагическая автокатастрофа унесла ее жизнь на четвертый день съемок, после чего сценарий и сам посыл фильма претерпели серьезные изменения. Сам режиссер не берется судить своих героев, лишь демонстрируя без лишней назидательности череду возможных последствий (как положительных, так и отрицательных) от эксперимента, в котором волей-неволей участвуют миллионы людей по всему миру. А к финалу картины обреченно-трагическое и оптимистически-комическое (хотя, собственно, смешного в фильме почти нет) переплетаются так плотно, что разобрать, где что, становится просто невозможно.

Две закадычные подруги Лора и Тайлер (Холлидей Грейнджер и Алия Шокат) никак не хотят взрослеть, хотя обе приближаются к роковой возрастной отметке в 30 лет. Одна — начинающая писательница, которая вот уже десять лет пишет роман (правда, за это время она написала только десять страниц), другая — любительница вечеринок. Обе обожают оторваться и выпить, но когда Лора встречает талантливого пианиста Джима (Фра Фи), у нее начинается возрастной кризис: продолжать и дальше кутить с подругой или обзавестись семьей и вступить во «взрослую» жизнь? Поставленная по роману Эммы Джейн Ансворт (и ее же сценарию) экзистенциальная трагикомедия Софи Хайд («52 вторника») так и напрашивается на аналогии с главным британским фильмом 1980-х «Уитнэйл и я», только за тем исключением, что в «Животных» мужчин заменили на женщин. Это очень откровенное, искреннее, смелое и интимное кино — алкогольная драма, которую хорошо поймут все, кому за 30 (и все, кому нравится сериал «Дрянь»). Это не только «амбициозно впечатляющий взгляд на женские отношения», как утверждают западные кинокритики, но и попытка (без осуждения) заглянуть в душу не самореализовавшегося человека в обезоруживающем исполнении волшебной Холлидей Грейнджер — звезды сериала «Страйк», для которой, хочется верить, «Животные» (в название фильма скрыта метафора образа жизни главных героинь) станут настоящим прорывом.