Все же оперным городом Петербург не назовешь, несмотря на гергиевский прорыв последних десятилетий. Казалось бы, событие из событий — Анна Нетребко возвращается на сцену после рождения сына и полугодового перерыва. И что же — разве город завешан афишами, как Нью-Йорк, в котором Нетребко поет десять дней спустя? С Анной в облаке белого газа, с обнаженными плечами и огромными безумными глазами и с надписью «You would be mad to miss it!» («Только безумец пропустит это!»)? И на поиск «Анна возвращается» в русском интернете выпадает только Курникова, а не интервью с певицей, как на сайте Метрополитен-оперы под заголовком, соответственно, «Anna’s Back!».
И все же перед нью-йоркской Лючией Анна Нетребко спела безумную ламмермурскую невесту в Мариинском. Под управлением, однако, не Гергиева, а американки Кери-Линн Уилсон. Все было как раньше. Прорисованные тонким пером вокальные линии; хрустальный тембр; виртуозные piano и pianissimо; аккуратные колоратуры; прицельные выстрелы в высокие ноты; с особым тщанием исполненная ария в сцене безумия — та, которую благодаря «Пятому элементу» знает теперь все человечество.
Анна была в ярко-красном. Потом в черном. Потом в белом. Белом, измазанном кровью. Она была страстной. Безумной. Пела по необходимости лежа и полулежа. Луч света на серо-черном фоне, которым служили все остальные участники постановки. И это, пожалуй, все, что можно сказать об идее этой самой постановки.
Как заметил один наблюдательный критик, от статьи, которая начинается словами «Иоганн Себастьян Бах родился в 1685 году в Эйзенахе», хорошего не жди. С постановкой «Лючии», где под увертюру по темной сцене цепочкой бродят люди в плащах и шляпах с суковатыми пастушьими палками и фонариками, та же история. От этой зомбированной массы визуально и аудиально удалось отлепиться только тенору Сергею Скороходову, несчастному любовнику Лючии; и только в его исполнении итальянские музыкальные страсти на невыносимо ходульные слова либретто наконец оживали.
Видно было, что Мариинка к спектаклю Шотландской национальной оперы (режиссер Джон Дойл, подвизающийся на Бродвее, художник Лиз Эшкрофт, художник по свету Уэйн Даудсвел) осталась совершенно холодна. Как Лючия к навязанному ей жениху. Неудивительно, что дело кончилось убийством. Потому что некачественно спетая и отыгранная опера Доницетти — это настоящая, неприкрашенная вампука, тем более что автор знаменитых опер-буффа даже на слова «окровавленный труп» мог сочинять в мажоре.
Нетребко улетела в Нью-Йорк. Красное и белое платья, колоратуры и безумие переходят Ольге Трифоновой, Оксане Шиловой и Жанне Домбровской.
Критики спектакль все критикуют - и ладно, это их работа.
Дескать, актеры поют себе, поют и больше ничего не делают – нет тебе сплясать, например. Мол, декорации плоские, невыразительные. Хор зомбированный. Сюжет распухший – аж на целых три часа!!! Скучно было критикам на спектакле и трудно было им высидеть эти три часа.
Да-а-а, современный зритель (и, похоже, критик вслед за ним) привык больше к шоу – чтобы быстренько, ярко, с разноцветными декорациями и хорошим шведским столом, вообщем, без напряга и при сплошном удовольствии. Три часа (включая время антрактов) – это уже перебор, даже если человек пришел в один из лучших театров мира послушать оперу известного итальянского композитора.
Кто водил детей на оперу «Руслан и Людмила», тот знает, что надо подготовиться к событию, дабы смочь вовремя убедить чадо свое высидеть не ерзая все пять картин, составляющих четыре отделения. Сказать ему - ребенок, знаешь ли ты, как долго вот в этом же самом театре ста годами раньше длились представления и как умела красиво, с прямой спинкой, сидеть на тех долгих спектаклях твоя прабабушка!!! А в одном из антрактов ненавязчиво поговорить с киндером на тему о том, что такое опера и в чем ее отличие от кукольного театра.
Не знаю, бывали ли современные критики двадцатью пятью годами раньше с мамой-папой в театре оперы и балета, но почему-то, говоря об оперном спектакле, они больше всего высказываются на предмет сценической режиссуры, как после просмотра экшена.
Возможно, их высказывания в чем-то справедливы - маловато жизни, многовато схем. А почему не должно быть схем в этом жанре? Кто-то воспринимает оперный сюжет всерьез? Когда опера претендует на жизнь во всем ее разнообразии, то получается уже не просто Опера, а мыльная опера. Кому хочется жизни в этом жанре – пусть включает канал «Романтика» (или как его там) – 40 минут – и серия, можно отключиться и попить после переживаний на кухне кофейку.
Сюжет «Лючии» – мама, не горюй- козни, сумасшествие и смерти, но это не повергло меня в глубокую печать, как могло бы случиться, например, после «Короля Лира». Драматическое искусство, оно более взаправдашнее, и относимся мы к нему с подобающим переживанием. А к оперному искусству относимся с наслаждением, даже если на сцене совершаются сплошные противоправные поступки. И это чудесно! Музыка очень красивая, оркестр замечательный, певцы голосистые, декорации выразительные, театр великолепный. Сидишь в задних рядах партера, впереди-сцена, а вверх, изгибаясь, уходят ярусы, как палубы корабля, все барочное, легкое, воздушное, по плафону на потолке танцуют музы и сверкает, переливаясь, люстра. Три отделения по 40-45 мин, два антракта, в 7 начало, в 10 с небольшим конец. Лаконично и содержательно. И главное - остается в душе ощущении гармонии и прикосновения к таинству. Думаю, музам оттуда, сверху, совсем не стыдно за этот спектакль.