У хозяев завода на столе лилипуты танцуют танго, а у рабочих завода на столе миска с похлебкой, а в ней бычий глаз плавает, а еще рабочий Яков Стронгин повесился из-за того, что администрация его в воровстве обвинила. И вот уже летит гаечный ключ в голову мастера, и гудок разносит по цехам: «Кончай работу!».
Драма |
0+ |
Сергей Эйзенштейн |
28 апреля 1925 |
28 апреля 1925 |
1 час 22 минуты |
У хозяев завода на столе лилипуты танцуют танго, а у рабочих завода на столе миска с похлебкой, а в ней бычий глаз плавает, а еще рабочий Яков Стронгин повесился из-за того, что администрация его в воровстве обвинила. И вот уже летит гаечный ключ в голову мастера, и гудок разносит по цехам: «Кончай работу!»
Первый полнометражный фильм Эйзенштейна, часто определяемый как черновик, набросок к бессмертному «Броненосцу «Потемкину». Сам Эйзенштейн про свой дебют говорил, что кино получилось «противоречивое, остроугольное». Возможно, именно из-за незавершенности и нечеткости линий сегодня «Стачка» кажется куда более живой картиной, чем последовавший за ней «Броненосец». Режиссер уже понял, что искусство может быть одним из видов насилия и что зрителя надо бить кулаком по носу, да покрепче, но удар у него еще не поставлен. И от этого в дегуманизированном кино Эйзенштейна вдруг возникают очень человеческие черты.
Если «Броненосец», в котором Эйзенштейн сочетал киноэксперименты с традиционным повествованием, — это проза, то «Стачка» — это чистая поэзия. Вот отрывок сценария: «У мертвой головы протаскивают язык сквозь вырезанное горло. Сдирают кожу с головы. Тысяча пятьсот убитых у подножия обрыва. Две мертвые ободранные головы быков. Человеческие руки в луже крови. Мертвый бычий глаз. Конец». Что это, как не кода поэмы?