В 1993 году безымянный юноша из Севастополя (Смольянинов), энтузиаст психотропных веществ и автор подпольной радиопьесы «Рвотный дождь», с высоко поднятой головой входит в местную психбольницу косить от армии и, с порога получив в нос, понимает, что там все несколько жестче, чем у дочитанного на днях Кена Кизи. В ожидании белого билета он учит малахольных кричать персоналу «зиг хайль», влюбляется в аминазиновой горячке в медсестру (Акиньшина) и как о втором пришествии мечтает, чтоб из областной дурки к нему перевели кумира детства Румына (Горбунов) — магаданского героинового бога, которому подвластно практически все.
Драма |
Игорь Волошин |
15 сентября 2009 |
15 октября 2009 |
1 час 20 минут |
В 1993 году безымянный юноша из Севастополя (Смольянинов), энтузиаст психотропных веществ и автор подпольной радиопьесы «Рвотный дождь», с высоко поднятой головой входит в местную психбольницу косить от армии и, с порога получив в нос, понимает, что там все несколько жестче, чем у дочитанного на днях Кена Кизи. В ожидании белого билета он учит малахольных кричать персоналу «зиг хайль», влюбляется в аминазиновой горячке в медсестру (Акиньшина) и как о втором пришествии мечтает, чтоб из областной дурки к нему перевели кумира детства Румына (Горбунов) — магаданского героинового бога, которому подвластно практически все.
Начинающийся с евангельской цитаты про встречу Христа с бесноватым, а заканчивающийся коллективным надгробным памятником друзьям, сторчавшимся в первую половину 90-х, «Я» довольно похоже передает свихнувшуюся психофизику указанного периода: Swans звучат за кадром наравне с Михаилом Кругом, разговоры о свойствах апрофена — с разговорами о Боге; имеется снятая в стилистике хеви-металлического видео сцена распятия артиста Горбунова ментами на православном кресте. Фильмография Игоря Волошина (где кроме пижонской «Нирваны» есть еще бодрый пропагандистский «Олимпиус инферно» про войну в Осетии) подсказывает, что вся эта густая мешанина из грязи и сусального золота — не столько осознанный прием, погружающий в эпоху, сколько органически приятные режиссеру краски. То, что артистам приходится по мере сил через них продираться (Акиньшиной удается ввернуть пару человеческих реплик, выход продюсера Анны Михалковой в виде разумного главврача — вообще как глоток свежего воздуха), можно было бы списать на особенности авторского видения мира, а то, что автобиографический (так, по крайней мере, намекают титры) сюжет на две трети повторяет лимоновского «Молодого негодяя», объяснить цикличностью русской жизни. Но проблема в том, что формат исповеди, пусть даже выдуманной, подразумевает чуть больше рефлексии и чуть меньше самолюбования. Вообще, трудно отделаться от мысли, что жанр радикального личного высказывания Волошину навязали непростые экономические условия. Будь у автора реальная возможность проявить свои специфические умения в каком-нибудь номерном ремейке «Техасской резни бензопилой» — это, кажется, стало бы большим облегчением, в первую очередь для него самого.