Запись этого спектакля состоялась в Английской национальной опере 23 февраля этого года. Дирижировал оркестром Пол Дэниел, партию Лукреции исполняла Клэр Раттер, партию Дженнаро — Майкл Фабиано, а партия Альфонса д'Эсте досталась британскому басу Аластеру Майлсу. Режиссером фильма стал Майк Фиггис, известный по оскароносному «Покидая Лас-Вегас».
Либретто оперы написал Феличе Романи по мотивам одноименной пьесы Виктора Гюго, действие которой происходит в Венеции в конце XV века.
Опера |
3 апреля 2012 |
2 часа 30 минут |
Единственное дошедшее до наших дней живописное изображение печально известной роковой женщины Лукреции Борджиа было обнаружено совсем недавно. С овального полотна Доссо Досси (современника Тициана, Рафаэля и Микеланджело) на нас смотрит молодая женщина с презрительно поджатыми губами в строгом черно-белом платье, с прической мальчика. В ее глазах – заиндевевшая печаль. В тон ей на заднем плане помимо болотно-зеленой листвы мирта – ледяная синь неба. От портрета, от недвижного взгляда сухих глаз становится страшно холодно. И еще страшнее от мысли: как же невыносимо холодно было ей! Неслучайно в музейном каталоге полотно долгое время значилось как «Портрет юноши». Неслучайно на нем Лукреция показана с кинжалом в руках (невозможная деталь для женских портретов эпохи Возрождения – отсылка к древнеримской деве Лукреции, которая закололась после того, как над ней надругались). В ней и впрямь было много мужского. Внебрачная дочь кровожадного кардинала Родриго Борджиа (в будущем – папы), по слухам, любовница родного отца и родного брата, осталась в веках олицетворением неистового злодейства и коварства. Но, словно в пику слухам, в нижней части портрета – надпись-упоминание о Красоте и Добродетели. Насмешка или правда?
После знакомства с оперой Доницетти, написанной по одноименной пьесе В. Гюго, хочется сказать: и то, и другое. Потому что Лукреция Доницетти не плохая и не хорошая, не добрая и не злая. Она несчастливая. И несчастье ее в том, что, страстно желая любви, она не имеет на нее права, и в том, что ее единственная любовь – сын, не знающий, кто его мать. Когда-то она отреклась от него, чтобы спасти, а потом случайно убила, желая всем сердцем обрести вновь. Так шутит судьба с теми, кто думает, что все в их руках. Так мстит тем, кто живет лишь двумя страстями – любовью и ненавистью.
Лукреция, чтобы приспособиться к жизни, найти компромисс с ней, мстит, убивает, враждует. Потому что таково все ее окружение, прежде всего – ее семья, никогда не гнушавшаяся преступлениями и ложью для достижения своих целей. Но любовь к давно потерянному сыну ломает весь ее мир, летит в тартарары налаженное устройство бытия, в котором она королева – страшащая, восхищающая, властная и непреклонная. Над телом убитого ребенка она пытается прорвать немоту несказанного, неспетого, невыплаканного чувства. И захлебывается отвечающей ей тишиной. А музыка гаснущим светом покрывает нарочито нежилые декорации. И кажется, что в окружении этих стен, безжизненных, как муляжи, и холодных, как могилы, не место звукам чувств, не место материнству и детству, не место сказкам про розовые берега, чудесные страны с прекрасными цветами и поющими скалами, так и не рассказанным и не услышанным сказкам… Не место самой жизни!
Сыграть несказанное и неспетое в опере тяжелее, чем в театре. Но мимика и жесты помогают одной из ведущих британских сопрано Клэр Раттер (Лукреция) передать музыкальность немоты (немоты любви, правды, совести, памяти), в которую, словно в маску, опрокинута ее жизнь. Судьба и роль Лукреции – доказательство, что боль и память не существуют порознь, что истина таится не в ответе, а в противоречии нескольких ответов. Что все, что пройдено, погребено, проклято, – останки памяти, имеет привычку возвращаться, но чаще – незаметно жить в нас, разъедая, разрушая, ломая чистый, как слеза, голос надежды.
На самом деле надежда в этой опере скорее не голос, а гул, внутри которого довольно отчетливы призвуки безнадежности, смерти. Ощущение этого смертельного рокового гула поддерживают «пустые», скупые, стерильно-минималистичные декорации. Одинокое дерево, одинокая скамья, одиноко центрированный стол смерти и вина в предпоследней сцене, пустынно-одинокий двойной трон (символ несуществующей любви – фальшивой семейной пары), одинокие ступени, на которых умирает Дженнаро, отказавшийся принять противоядие из рук матери-злодейки, некогда обожествляемой им, как недосягаемая грёза.
Возможно, создатели оперы были правы, изъяв из нее финальную сцену убийства сыном собственной матери (месть за поверженных друзей и отнятый идеал). Лукреция в финале и так мертва. На ее лице окаменевшее, как посмертная маска, страдание, она движется лунатически, каждый жест ее скован, словно она навсегда заперта в темницу преступления и вины. А из нее, как и из могилы, нет выхода.
P.S. Говорят, незадолго до смерти Лукреция ударилась в набожность. Сменила роскошные наряды (а она была одной из самых богатых женщин Европы) на жесткую власяницу, много молилась, почти не выходя из храма, а потом и вовсе постриглась в монахини. Что томило и мучило ее? После оперы Доницетти это кажется таким очевидным… Любовь. Умирая, 39-летняя Лукреция умоляла об одном: заботиться о её амарантовом цветнике. Амаранты – цветы бессмертия. Их было немало в ее саду. В память обо всех убиенных мужчинах её жизни.
Была приятно удивлена! Ожидала, что действо будет выглядеть как концерт на телеканале культура. Снято превосходно!Ощущение действительно складывается такое, будто сидишь в зале, или даже прямо на сцене. Понравились видео вставки и воссоздание некоторых полотен. Способствует лучшему восприятию эпохи. Единственное что непривычно - отсутствие антракта.