Фильм

Гольциус и Пеликанья компания

Сидящие в основном попарно, с некоторой надменностью смотрящие на происходящее перед ними, они, модные, образованные, интеллигентные и представляющие собой не менее интересное зрелище, наблюдали инсценировку того, что будет названо запретными сексуальными извращениями и будет сопровождаться вполне любопытными диалогами, образами, символами и картинками. Зрительное олицетворение вуайеризма и инцеста, впрочем, заставило меня зевать, и после посещения туалета возвращаться обратно в зрительный зал мне не захотелось. Субъективно? Спишу это как на затянутую однообразность действия, так и на повышенную сонливость, щедро разбавленную внутренним ощущением того, что какие-то фильмы все же предназначены для очень узкой аудитории.

У философа Мераба Мамардашвили есть рассуждение на тему: а что было бы, если б люди научились искусственно производить добро. «Порой люди… мечтают о создании определенного механизма, который делал бы людей добрыми. Скажем, наука могла бы изобрести такое лекарство для людей, способное рождать у человека особое состояние благорасположенности ко всем и вся. …Тогда был бы налажен механизм, который… давал бы продукт, например, социальную гармонию, сообщество друг друга любящих людей. …Чернышевский, например, до конца своей жизни воспринимал социальную справедливость как нечто такое, что можно изобрести и раз навсегда засадить людей в этот механизм, который сам по себе производил бы справедливость».

Новый фильм Гринуэя для меня – это Чернышевский наоборот. На моих глазах во время просмотра вырос громоздкий, но чудовищно точно построенный механизм, который делает злыми, продукт, насаждающий социальную какофонию, сообщество ненавидящих друг друга людей. Понимаю, что сравнивать гения постмодернизма с тенденциозно мыслящими социал-демократами - совсем не комильфо, тем более повторяя за ними топорные формулировки... Наверное, Гринуэй показался мне столь же «топорным», потому что я его в себя не впустила.

«Гольциус…» – фильм, до изжоги нашпигованный цитатами из мировой культуры, сатирический до скрежета зубовного, играющий грехами, пороками и страхами человеческими легко, как теннисной ракеткой, маскирующий незнаемые бездны и прочий мировой кошмар под заштатный театр. Он начисто лишен человека, души, любви, сердца, истории и памяти. На первый взгляд, «Гольциус» - весь в прошлом. Но то, что является его сюжетным стержнем - для кого-то это мифы-легенды, для кого-то – священные истории, для кого-то - живая культура и история, лоно, в котором мы как люди (как человечество) рождались - удостаивается смачного плевка. Сквозь увеличительное стекло иронии видно как никогда, что на теле человечества нет ни одного светлого пятнышка. Все замараны пороками, пришедшими из глубины веков. К слову, в веках они, как водится, не крепчают, а мельчают (идея, отнюдь не Гринуэем рожденная), правда, при этом не меняют имен: блуд, инцест, прелюбодеяние, педофилия, проституция, некрофилия.

В самом простом человеческом смысле общение с мировой культурой – это задача памяти; сложнейшая душевная работа по восстановлению нитей, связующих нас с ней, т.е. местом, где мы родились (если следовать мысли Мамардашвили культура – место нашего рождения). Гринуэй, чье второе имя все-таки не Трансгрессия, а Метаморфоза («пес в обратном прочтении – это…», сатана - тоже) преподносит нам эстетски-некрофильский перевертыш. Культура в его интерпретации – не лоно рождающее, а могила, в которой похоронены, как минимум, истина, добро, красота. Все нити, связующие нас с ними, надорваны, и ни один театральный клей тут не в помощь. Что же в живом остатке? Грехи (они же – запреты, сексуальные запреты) и свобода. Их – греха и свободы - пугающего сходства Гринуэй не прячет и не боится. Линию их то ли метафизического, то ли порнографического союза в фильме ведет Боэций.

Боэций… Судя по всему, персонаж Гринуэю вполне симпатичный. Хотя с его симпатиями разобраться непросто, настолько безэмоционально-интеллектуален его фильм, где автор загорожен от нас еще одним автором (загримированный Гольциус-резонер), и еще одним (не загримированный Гольциус), и еще одним (Боэций). Боэций умен, интеллектуален, занятен, тревожит предрассудки (это все буквальные цитаты из фильма), свободен даже в тюрьме. Вполне себе алтер эго постмодерниста Гринуэя. В фильме он проводник мысли – художник = порнограф. В данном случае порнография может считаться аллегорией обнажения идеала, истины, сути, абсолютной свободы. Порнографов сути в истории искусства хватало. Особенно среди сатириков по складу и духу. Другое дело, что до ее расчлененки тире некрофилии мало кто доходил. Правда, то, что мне показалось кастрацией сути (или обезглавливанием, в данном контексте это одно и то же) кому-то, возможно, представится трансгрессией.

Странно. Я так мало почувствовала, когда смотрела. Но так много хочется сказать…
Есть такое старое забытое стихотворение старой забытой поэтессы. О гномиках:
Так звонко они смеялись,
Как будто им было смешно,
Смешно, что они притворялись
Веселыми очень давно…
Мне постоянно чуется в фильмах Гинуэя это притворство, как и смех, умноженный на смех от того, что смешит то, что не может быть смешно. Смех Гринуэя многослойный и многотонный, он убивает своей тяжестью. Это смех человека, смеющегося настолько давно и повсеместно, что кажется, будто он давно уже ни над чем, ни над кем, а над самим смехом… Смехом, чье притворное веселье тревожит в разы больше клюквенных кровей и выбеленных тел героев.

При этом Гринуэя нельзя поймать на банальности. Никогда. Ни разу. Небанальны даже его самоповторы. Даже его постмодернизм. В его руках самая стертая банальность – какие-нибудь «грезы – розы» - начинает переливаться всеми красками дикости и новизны. Он значителен. Он увлекающ, как и любой полновесный талант. Но кто он?!
Пророк? Нет. Он не приходит с Откровением (как наши любимые Ханеке, Триер, Зайдль). Философ? Нет, умозаключения - явно не его тема. Может, моралист? Бывают же от обратного? Нет, его тошнит от законов и правил. Есть, как кажется, один неотъемлемый штрих Гринуэя – скептицизм. Он Скептик. У большинства представителей искусства скептицизм прилагается к повседневности; в ее рамках он, как правило, даже не щекотка - ничего сложного, ничего болезненного. А вот Гринуэй - Скептик Вечности. Это он ее щекочет, ее режет декоративным ножичком своего отточенного стиля, ее готовит, сервирует, смакует, ест. Духовный каннибал. Искусный рукодельник тлена. Безумец со строгой логикой в опереточных одеждах шута и притворы. До верху, до самых краев полный бессилием. Любить...

Полет фантазий, видео инсталляция Питера Гринуэя, человека, который перестал верить в кино и мастерски переносит спектакль на экраны. Первоначально, обращаешь внимание на то, что действие происходит в закрытом помещении, по мере развития сюжета погружаешься в переживания героев, и забываешь обо всем. Споры о божественном, и о том, что вожделение делает нас безрассудными. Пересечение эстетических полотен мастеров древности из разных стран мира и точно переданных деталей одежды прошлого, вместе с политическими мыслями о том, что все дозволено актерам, если вы сами разрешили свободу слова при дворе. Необычный, как всегда, фильм Гринуэя в категории "кино не для всех", вместе с тем доступен для всех, как в высказывании одного из героев фильма: "...она его любовница, а значит доступна любому..."

В 1590 году знаменитый голландский гравер Хендрик Гольциус обращается за спонсорской помощью к маркизу Эльзасскому с намерением открыть в Кольмаре типографию, которая будет печатать иллюстрированные книги разнообразного идеологического направления, причем первые две книги, выпущенные под эгидой Гольциуса, будут вручены в качестве презента самому Маркизу. Дабы еще больше убедить того в праведности финансовых вложений, Гольциус с соратниками решает представить на подмостках личного театра Маркиза шесть эротических спектаклей по сюжетам Метаморфоз Овидия и ветхозаветных притч.

В то время как датский гений сумрака и провокации Ларс Фон Триер только приступал к работе над своей порнографической «Нимфоманкой», самый неординарный режиссер Великобритании, эстет и художник Питер Гринуэй в 2012 году наконец-то выпустил на экраны свой, пожалуй, наиболее выстраданный и желанный на протяжении многих десятилетий фильм «Гольциус и Пеликанья компания», рассказывающий наиболее интересные и необычные детали биографии знаменитого голландского гравера Хендрика Гольциуса, давним поклонником творчества которого Гринуэй является давно.

Данная лента, представленная в свое время всего лишь на двух крупных международных фестивалях в Нидерландах и Сиэттле и определяемая ее создателем как порнографическая, одновременно отсылает к нескольким значительным творениям Питера Гринуэя; фильм стал второй частью негласной дилогии о художниках, начатой «Тайнами Ночного Дозора» 2007 года, посвященным Рембрандту(с точки зрения палитры, «Гольциус и Пеликанья компания» выдержан в холодной манере гравюр самого автора, так же, как и «Тайны Ночного Дозора» есть не больше, чем оживающие полотна Рембрандта), лента также перекликается с «Книгами Просперо» своей философской тональностью, но также фильм стал неотьемлемой частью созданной Гринуэем мифологии Тульса Люпера, ибо сценарий к фильму метафорично принадлежит не Гринуэю, а его кинематографическому идеалу из «Чемоданов Тульса Люпера». Впрочем, именовать фильм биографическим в разрезе творческих изысканий Гринуэя иного плана не просто тяжело, а невозможно в принципе, хотя первичным сюжетообразующим элементом фильма становятся детали биографии Гольциуса, которые по сути лишь обрамляют основную канву картины, в которой доминируют театрализованные эротические притчи.

Словно отвечая на витающий в воздухе вопрос из веселой английской комедии «Молчи в тряпочку»: «А Вы знаете сколько в Библии секса?», Питер Гринуэй отвечает утвердительным, что знает и там его немеряно. Однако на деле мощный визионер Гринуэй не превращает свой фильм в ворох несвязанных между собой эпизодов пенетраций, иррумаций, девиаций и дефлораций; фильм оказывается не натуралистично-порнографичен, несмотря на наличие нескольких оскорбительно-шокирующих моментов, в которых нашлось место для педофилии, некрофилии и геронтофилии, а духовно эротичен. Каждая из представленных Гольциусом шести историй, по сути шести отдельных глав фильма, в которых кульминация будет увенчана кровью и сексом, булгаковским балом Сатаны и пиром витиевато преподнесенной жести, подана в аспекте надрелигиозном, практически антиклерикальном и бунтарском, но в большей степени психо-сексуальном.

Структурно фильм даже перекликается с вышедшей годом позже «Нимфоманкой», однако, если Ларс Фон Триер предпочел пойти по пути социально-религиозной трагикомедии, то Гринуэй, используя религию как главный элемент идеологического базиса своего полотна, создал впечатляюще насыщенную, драматически яркую и вызывающую, полифоническую историю об искушении и расплате, о столкновении Творца с властью и губительных последствиях этого.

Эти спектакли провоцируют и вскрывают гнойники пороков; Гринуэй будто сам вступает с собой в полемику, проигрывая в контексте историко-биографической костюмированной драмы мотивы «Повара, вора, его жены и ее любовника». Теми же пороками, сокрытыми под анабаптизмом, что и приснопамятный Повар, преисполнен до краев своей натуры Маркиз; изменился фон, но не суть человеческой природы. Человек все так же грешен и ничтожен, его легко заманить в ловушку и унизить. Изгнанный из Эдема, ему не суждено туда более вернуться, и Гольциус, вскрывший пороки своего добродетеля, вынужден бежать, скрываться в густой тьме. И лишь его творения увековечивают все более увядающее величие Человека.

Вам нужна адекватная рецензия на эту красоту? Нет? Мне достаточно одного Ларса Айдингера. И можно без одежды. Беру на себя смелость, помыслить, что фильм скорее экранизация спектакля. Вечно больная и раненая тема отношений самодурной власти и свободных художников.