Фильм

Место под солнцем

Выросший в дремучей сельской глубинке и выпестованный тяжелой железной рукой пуританского воспитания, привлекательный молодой человек Джордж Истмен, выпорхнув из удушающих каменных стен родимой вотчины, попадает в большой, кишащий миллионами и блистающий неонами, город. Имея в своем активе лишь неумеренные амбиции покорить новый Вавилон и неизрасходованное еще либидо, Истмен довольно быстро находит пассию для души, сердца и тела и пассию для кошелька. Тугой гордиев узел страсти, похоти и жадности все больше затягивается на шее Джорджа, и он решается разбить на осколки собственноручно сконструированный им любовный треугольник.
Конечно же, "Американская трагедия" Теодора Драйзера была таковой - американской по плоти и крови своей - лишь отчасти, ведь если отбросить всю шелуху прототипичности главных героев романа, сюжет которого, как известно, уходил в уголовное дело 1906 года, когда мажор Честер Джиллетт убил свою возлюбленную Грейс, то "Американская трагедия" станет трагедией скорее обобществленной - общечеловеческой и внеконтинентальной, несмотря на то, что Драйзер в своей книге, вышедшей перед самой Великой Депрессией так или иначе, но окончательно развенчал мифы об Американской мечте, искусно поджарив и Золотого Тельца, и тех пылких юношей и славных девочек, кто ему поклонялись, пускаясь во все тяжкие достижения амбициозных целей. Драйзер-реалист и Драйзер-гуманист, безусловно, в своих литературных и философских изысканиях заставляет искать параллели, пожалуй, что только с одним русским писателем аналогичного личностного масштаба - Федором Достоевским. В конце концов, роднит их и сквозная тема грехопадения и поступательного спасения, присутствующая практически во всех произведениях обоих писателей, а уж "Американская трагедия" и вовсе воспринимается как взросшая на звезднополосатой почве история нового Раскольникова. Впрочем, Раскольников хоть и новый, но проблемы старые, ничуть не изменившиеся по прошествии сотни лет.
И как и Джозеф фон Штернберг в 1931 году, так и Джордж Стивенс спустя ровно 20 лет во второй по счету экранизации романа Драйзера, фильме "Место под солнцем", увенчанном впоследствии шестью Оскарами, сумел не только нащупать и надавить на больные нервы литературного первоисточника, переосмысленного также в пьесе Патриком Кирни(потому "Место под солнцем" не столько по Драйзеру, сколь по Кирни), но и вслед за авторами попытался и понять, и простить своего главного героя - Клайда Гриффитса/Джорджа Истмена, павшего жертвой самого худшего из желаний - желаний стать всем, будучи при этом никем. Стандартный путь "из грязи в князи" с тем, что бы потом самовольно бросить себя вновь в грязь, испачкавшись ей не только снаружи, но и внутри. Это вечное "тварь я дрожащая, или право имею", этот шелест купюр и запах дорогих сигар, этот гул большого города, который манит к себе, увлекает во тьму подворотен и обольщает. И как тут не поддаться, не влюбиться?
В насыщенной, хотя и местами чересчур академичной по киноязыку режиссерской трактовке Джорджа Стивенса, действующего в фильме без излишнего нажима, почти без дидактики и натужного морализаторства, режиссер рисует, как и Драйзер, реалистический и изобличающий портрет нового поколения молодых да борзых, для которых нет ничего проще предать и продать и душу, и тело свое, а уж чужую так и подавно. Эгоизм, эгоцентризм, просто Эго в наивысшей степени и типический американский индивидуализм, противопоставляемый конвейерному коллективному бессознательному. Стоила ли эта цель хоть капли крови? Стоило ли падать вниз, не понимая, что и вверх не суждено будет более подняться? Любая американская мечта всегда разбивается не об быт; это слишком упрощенная схема. Нужны сакральные жертвы, только палач по обстоятельствам, коим едва ли назовешь Истмена, должен быть к ним готовым. Джордж, по первости идя по трупам и утопая в слезах тех, чьи судьбы он разбивает, стремясь ввинтиться в корпоративную систему, подняться по винтовой лестнице к высшему обществу, в котором он все равно будет чужим и инородцем, тем не менее обречен на гибель. На раскаяние. Для него, с самого детства зажатого в тиски пуританизма, свободы оказалось слишком много в большом мире, свободы, вскоре обернувшейся вседозволенностью. И гипотетически добившись своего, став винтиком еще более неповоротливой Системы, Джордж все равно обречен на бунт против нее. Джордж Стивенс более отчетливо даже, чем Драйзер или Кирни, лепит из Истмена героя вне любой системы, но при этом со слишком обширными пониманиями свободы как таковой в целом и свободы воли в частности. Для Джорджа свобода становится опасной, а высшая цель тем дегуманизирующим спусковым крючком, нажав на который можно открыть "ящик Пандоры", пробудив в одночасье в человеке зверя в горячке, распинающего на свастике собственную мораль. Впрочем, Истмен, в отличии от литературного Гриффитса, заслуживает право на спасение просто потому, что нет в нем истинной печати зла, а есть лишь амбиции и рок. Стивенс намеренно не сгущает краски в картине, не делает ленту инвективой, давая своему герою пути к отходу, к спасению, к вымаливанию, по сути превращая героя своего времени в просто героя из безвременья, ради собственного сиюминутного благополучия переступившего черту, но обреченного вернуть себе статус-кво. Однако спасение это не лежит в пространстве божественных озарений, поскольку и Бог, и Мамона для героя "Места под солнцем" оказались равны между собой в своей разрушительной сущности. Утратив веру в Бога, Джордж уже и не верит в себя. И лишь неизбежная смерть его оправдает. Полюбите его черненьким, просто полюбите, ибо место под солнцем оказалось для Джорджа непосильной ношей. Его оправдает лишь смерть, и лишь в ином мире ему будет суждено постичь нехитрую истину - живи по чести, а не по жести, и тебе воздастся.