Фильм

Поэзия

А разве есть у бабочки душа.
А если есть, то почему нежна.
Ведь невесомее души - пыльца, оставленная на моей ладони.

Быть мотыльком, не значит глупо жить. Быть мотыльком, не значит слабым быть. Стать мотыльком – суметь себя убить, чтобы хоть так над миром воспарить и глубину поэзии постичь. Душа его нежнее, чем пыльца. И после грязных рук прикосновенья найти и силы и любовь взлететь. Немного покружиться и лететь. Лететь, пока не остановит смерть. Быть мотыльком не значит умереть, а значит чувствовать, что это будет смерть. И познавать лишь красоту вещей, через нее любуясь на людей, таких жестоких и таких глухих. К поэзии, к себе, к душам других…
Судьба в ладони ловит мотылька, как сердце бьются под руками два крыла и от ударов облетает с них пыльца…
А невесомее пыльцы – его душа…

Этот фильм еще раз говорит насколько мало мы знаем другой кинематограф и насколько разительна игра актеров из неожиданной Кореи в сравнении с жалким российским посмешищем последних 20-ти лет. Я рекомендую этот фильм не только тем кому интересна другая культура, стиль жизни, обычаи и уклад, но и тем кому интересен кинематограф с художественной точки зрения, к тому же, как я понимаю, не только для меня этот фильм будет открытием. Единственное что, на мой взгляд, не хватило этому фильму это музыки в стиле Артемьева или Морриконе, и тогда бы он точно заработал 5 баллов.

Фильм непростой и смотрится не на одном дыхании. Это длинное (больше двух часов) произведение о старении, о том, как меняется жизнь и как трудно справиться с этими переменами. О том, как тебя перестают замечать и уважать, и о том, какой сильной нужно быть, чтобы сохранить себя, когда старость оказывается не только славной чистенькой пенсией, но и крахом иллюзий о мире вокруг. Героиня умеет главное - тонко чувствовать своей душой боль другого человека, перебарывать обстоятельства, хранить верность своим представлениям о том, что в жизни главное.
Сюжет ясный, ровный, много трогательных деталей из жизни простых людей в Корее, много восточной поэзии, прекрасная актриса. Можно посмотреть фильм дома, можно в кино для полноты ощущений. В целом от фильма получаешь большое удовольствие - тонкое, эмоциональное и интеллектуальное.
Если говорить о качестве фильма, то сами подумайте: удержать два с половиной часа сценария, да так, чтобы получить приз в Каннах, удержать два с половиной часа монтажа, чтобы ничего не развалилось, чтобы не торчали, как сломанные кости из тела фильма, обломки сюжетных ходов, - всё это дорогого стоит.

Фильм не торопливый, далеко не экшн, но и не тягучий, а имеющий свой ритм, своё поступательное движение. Как увидеть и успеть выразить красоту, которую несёт в себе каждый, кто наделён способностью видеть и чувствовать? Может, если тебе 65, надо как раз поторопиться и сделать то, о чём мечталось в 15?
Но это просто потрясение для меня, как эта маленькая, хрупкая женщина держит удар. Пятеро здоровых мужиков не способны ей помочь, а она оказалась одна в поле воин. Даже то, что в её возрасте она зарабатывает нелегким трудом, ухаживая за полупарализованным стариком, уже было удивительно. Но её моральная сила ещё больше. Ни словом, ни звуком не желает она беспокоить своими проблемами дочь. Горе матери погибшей девочки проникло в её сердце, но всё она носит в себе, и вот, наконец, выкристаллизовывается ужасное решение. Она приготовила внука к расплате, и ничего не говоря, ничем не выдавая своего ужасного горя, молча продолжила играть с полицейским в бадминтон, когда арестованного внука сажали в машину. В отличие от пятерых отцов, спасающих задницы своих отпрысков, она хочет спасти душу своего внука. Жестокое покаяние принимает и она, покончив с собой так, как это сделала девочка.
Нет, она не прячется от жизни в цветистые строчки, она всматривается в красоту мироздания, она не бежит в смерть, она стоит на страже жизни.
Ту сцену, где она получает 5 миллионов, вряд-ли можно расценивать как шантаж, на мой взгляд это был отчаянный шаг, ведь она тоже пошла навстречу последнему желанию.

Поэт, твоя жизнь в том,

Чтобы, как трудно ни пришлось, ты все же продолжал свое дело.

Когда взойдет затемненное при затмении солнце,

разве у тебя пропадет желание творить?

Поэт, твоя слава в том,

Чтобы ты стал безраздельно душой ребенка, отважно

преодолевающего преграды.

Днем ли, ночью ли,

Когда стихи пойдут быстрыми шагами,

Пусть тебе будет дано увидеть прекрасную бабочку,

взлетевшую, умирая, к свече.

Ким Соволь, «Поэту»

Ян Миджа — пожилая эксцентричная госпожа, во взгляде которой постоянно читался неиссякаемый интерес к жизни — с некоторой неловкостью, непритаенной осторожностью начала заполнять пустое пространство бумажного листа словами, строками, рифмами. Она тщательно подбирала рифмы и ритм, ей казалось что стоит нарушить строгость поэтических строк, как она совершит некий грех, сделает что-то такое, что не позволит ей в дальнейшем писать и тем паче получать от этого процесса духовное наслаждение. Слова, слова, слова… Она знала их высокую цену, она понимала тот великий груз ответственности, что дает владение словом, оттого ее поэтические строки не лились потоком, но в этих стихах — не ученических, но достаточно зрелых — сквозило то невероятное духоподьемное вдохновение, спасавшее госпожу Миджу в самые жестокие моменты жизни. И час ее испытаний еще не пришел к своему завершению.

Созерцательная, медитативная сущность картины «Поэзия» корейского режиссёра Ли Чан Дона характеризуется своей абсолютной непрерывностью, несмотря на то что постановщик по привычке сталкивает дотоле предельно гармоничный, существующий в самом себе мир обыкновенного маленького человека, живущего своими непритязательными радостями, в бездну полного отчаяния и тотальной, лютой безнадеги, выход из которой будет довольно предсказуемым. Однако прежде чем свершится неизбежное, зритель будет наблюдать моменты тихого, неторопливого жизненного течения немолодой, но сохраняющей лоск и достоинство госпожи Миджа, воспитывающей по мере сил внука. В ней есть достоинство, подчеркнутая правильность, некое даже романтическое понимание того мира, в котором она обитает. Подобные взгляды на жизнь воспринимаются по правде заведомо слишком ошибочными, но, может, для Миджи просто не было иного выхода кроме как вынужденно спрятаться в скорлупку своей странности, но тем страшнее будет такому индивидууму столкнуться с деидеализацией привычного понимания мира, и тем труднее будет принять что на самом деле все взаправду, принять и смириться с этой новой реальностью.

Киноязыково очищенный от наносного гиперэстетизма или кричащего формализма, фильм Ли Чан Дона в своей кинотекстуальной палитре обладает безусловной органикой кинопоэтики, расшитой нитями неизбежного гиперреализма, то есть фактически режиссёр заново проигрывает сюжетный мотив «Тайного сияния», заменяя Бога Словом, поэзией и противопоставляя красоту искусства слова, животрепещущую поэзию окружающей природы мерзкой, вязкой и дерзкой прозе жизни, от которой на протяжении долгих лет убегала Миджа, рядясь в яркие одежды и будто не замечая уродливые ухмылки этой косной реальности, в которой по умолчанию все движется к краю и краху. Только Миджа до самого последнего дня своего земного пребывания будет верить в некий идеализм, в недостижимую по определению утопию, верить в целительную сущность красоты в то время как склизкая жизнь, сжигающая за собой мосты этой неприкаянной наивности, будет брать свое, безо всякого сожаления, сомнения, но поэзия для Миджи все равно останется непобежденной, не отторгаемой ею вопреки всему.

Впрочем, этот мир услужливой кротости, смиренного бытия и неприкосновенной инаковости, который объединяет героинь «Тайного сияния» и «Поэзии», режиссёр начинает разрушать постепенно, наблюдая с неприкрытой откровенностью за тем исходом человечности, после которого лишь смерть будет казаться тем несомненным и единственным в общем-то ощутимым благом, поскольку жизнь утратит всякий значительный свой смысл, а поэзия перестанет восприниматься как сколь-нибудь действующее лекарство, спасительный анестетик, обезболивающее и успокаивающее от этой патологической болезни жизни, допускающей только лишь страдания, но взамен не даруя ничего. Тем примечательнее становится исключительная литературоцентричность фильма, в котором для постмодернистских излишеств не нашлось никакого значительного места. При всей аскетичной простоте своего киновысказывания «Поэзия» является не столько фильмом с несколько трюистической моралью о том, что жизнь надо ценить до последнего и находить в ней смысл даже тогда, когда все превращается в сущий кошмар тотального абсурда, но картиной, в которой литературная форма нарратива со всеми отступлениями лирического плана вступает в противоречие с той привычной киноязыковой реальностью южнокорейского нуара нулевых, ввергнувшей кинематограф Кореи в пучину упоения ультранасилием. Ли Чан Дон довольно архаичен, и лишенная всякого подспудного многословия «Поэзия» на контекстуальном уровне воспринимается как кинолента, тщательно иллюстрирующая смерть автора, не переходя при этом в сюрреалистическое пространство. Кинотекст фильма представляет из себя именно что текст, со всем сопутствующим ему обрамлением, камера не столько фиксирует изображение, сколь переводит в состояние тотальных метафор то что в картине озвучивается, вербализуется. В свою очередь главная героиня, чья погруженность в собственный внутренний мир несомненна, выплескивая на бумагу свои стихи и пытаясь постичь суть поэтического слова, благодаря столь незаметным литературным играм превращается сама в творца своего бытия, на время оттягивая те деструктивные процессы, которые она допустила ранее в своей жизни ввиду своей социальной отрешенности. Но лишь на время… Ли Чан Дон далеко не романтик, но и не циник; в конце концов в «Поэзии» он постулирует по гамбургскому счёту победу реальности над властью яркого вымысла, который имеет тлетворную способность к вытеснению объективного восприятия первой. Но сколь ни прячься за тенями тотальной фикции, фатальный конец всему неизбежен, ибо ничто не вечно, тем более красота.