Фильм

Куклы

Четыре девицы в самом соку (номинально им по 14, на вид — по 18) — полулатина Ясмин, мулатка Саша, полуяпонка Джейд и полурусская, судя по некоторым деталям, Хлоэ (Рамос, Браунинг, Парриш и Шей соответственно) — идут в старшие классы в новую школу, которая оказывается помесью дворца пионеров и Освенцима. Злобная Мередит (Стауб), председатель учкома и по совместительству дочь директора (Войт с нашлепкой на носу), держит все заведение в ежовых рукавицах, используя проверенный метод «разделяй и властвуй». По ее указаниям каждый школьник определяется в свою клику по интересам — от журналистики до склонности переодеваться в динозавриков. Героини сначала поддаются на провокацию Мередит, но спустя два года восстают против угнетательницы и побеждают ее в решительной схватке на школьном конкурсе молодых талантов.

Второй за полгода (после «Трансформеров») фильм по мотивам линии игрушек Bratz воспевает потеснивших за последние пять лет Барби одноименных силиконово-ботоксных кукол, которые по-русски, очевидно, назывались бы «Гламурные сучги». Главные из пластиковых сучег превратились тут в четырех особей женского пола, существующих в мире гипертрофированного «Топшопа», но зато с добрым сердцем и неким талантом — у каждой своим. Одна увлекается химией, другая играет в футбол, третья ловко вертит задом в группе чирлидерш, четвертая поет.

Тут приходится признать странное или даже, может, страшное. Чудовищный во всех отношениях продакт-плейсмент игрушечного гиганта MGA, обрамленный в зачине и финале откровенной рекламой Apple и MTV, «Bratz», несмотря на всю свою запредельность, не вызывает отвращения. Это не тот случай, когда все так плохо, что даже хорошо, это просто очень плохо, но как послание от инопланетян «Bratz» не вызывает тоски. Знаете, «Приключения Петрова и Васечкина» тоже были чудовищны как кино — и есть чувство, что для какой-то бесконечно иной аудитории «Bratz» может быть таким же трогательным, важным и правильным. Со всеми своими пошло-морализаторскими поп-номерами, с ходульной сценой битвы на макаронах и маловменяемым катарсисом массового покаяния в грехах ближе к концу. Чувство неправды в этом насквозь фальшивом фильме всерьез давит только в финале — когда шикарная в своем эгоцентризме песня Мередит («Я дива круче Мадонны, круче Кристины, круче Бейонсе» — как-то так) проигрывает хлюпающей халтуре мультиэтнической группировки Bratz.