Фильм

Знаки жизни

Греческий остров Кос, вторая мировая война, весьма странноватый немецкий солдат по имени Строшек (Петер Брогле), который был немного ранен в боях, отквартирован восстанавливаться после госпиталя в Грецию, а заодно и присматривать. За чем-то. Ибо тут настолько тихо, спокойно и даже скучно, что знаков войны совершенно не видно. Жить приходится в какой-то совершенно античной крепости, неподалеку от которой расположен склад с боеприпасами, которые тоже особо никому не нужны, ибо устарели для немецкого оборудования, а греческим никто в здравом уме пользоваться не будет. Впрочем, вопрос здравого ума вскоре становится весьма актуальным, ибо Строшек, живя в крепости вместе с солдатами Беккером (Вольфганг фон Унгерн-Штернберг) и Майнхардом (Вольфганг Райхманн), потихоньку сходит с ума и в результате забирается на тот самый склад, объявив его суверенным, а того, кто покусится на это право, угрожает убить на месте, а для подтверждения серьезности намерений убивает осла и поджигает стул. Но проверить угрозы на практике никто не решается – при всей абсурдности ситуации, боеприпасы, что попали в руки Строшеку, боевые и опасные. Но это – пусть и первый и еще во многом наивный и не очень херцоговский – фильм, поэтому патовая ситуация довольно быстро разрешается залпами в воздух.

Идею снять фильм на греческом острове в голову тогда еще очень молодого немецкого режиссера пришла, когда он посещал в возрасте пятнадцати лет остров Кос, где у него работал дед-археолог. И вот, Вернер как-то гулял по острову и увидел совершенно невероятную картину – на одной равнине в горах стояли тысячи ветряных мельниц, которые одновременно вращали своими лопастями, создавая невероятной по сюрреальности эффект. Эта идея сумасшествия на солнечном греческом острове настолько глубоко запала в голову будущего режиссера, что когда он прочитал рассказ Ахима фон Архема, который лег в основу фильма «Знаки жизни», то понял, что именно поле с ветряными мельницами должно стать основой для того импульса, что приведет Строшека в состояние глупого, бестолкового, но беспощадного бунта ради бунта.

Как и многие фильмы режиссера, эта картина снималась не без приключений. Получив разрешение на съемки фильма в Греции у местных чиновников, Херцог отправился домой, собрал съемочную группу, приехал обратно ровно для того, чтобы убедиться, что в стране сменилось правительство и все разрешения и документы на новых глав государства не имеют ни малейшее значение. Соответственно где-то приходилось проскакивать тайком, против всех ограничений, где-то выкручиваться прямо по ходу съемок. Много было проблем и со съемками того фейерверка, который устраивает Строшек в финале фильма – Херцог пригрозил начать огонь по войскам, если те помешают ему работать над фильмом. Понятное дело, он блефовал, но греки решили не рисковать.

Впрочем, в самом фильме каких-то политических и, тем более, социальных тем практически нет, ни греческим, ни остальным правительственным представителям беспокоиться было не о чем. Даже тематика второй мировой войны тут настолько прозрачна и настолько второстепенна, что не имеет ни малейшего отношения к истории, которая разворачивается в фильме, которая касается скорее безумия отдельного человека, чем нации. Хотя сам Херцог, к примеру, не считает Строшека таким уж сумасшедшим и даже наоборот – его проявление безумия против безумия мира, агрессии и насилия против агрессии и насилия мира, является показателем как раз именно здравого рассудка. Как следствие – Херцог умело избегает сцен, концентрирующихся на каком-то психологическом состоянии героя и тем более его изменения, а акцентирует внимание зрителя на как раз внешнем проявлении его внутреннего мира.

Во многом этот фильм, который многие считают не очень характерным для всего творчества режиссера, воплощает в себе многое из того, чем Херцог знаменит. Да, фильм сделан в слишком документальной манере, смонтирован довольно топорно, по структуре выглядит примерно как курсовая начинающего кинематографиста (что весьма примечательно, учитывая, что Вернер нигде не учился и не собирался учиться), но то внутреннее безумие, та звенящая, сводящая с ума, тишина, что будет то тут, то там просачиваться во все фильмы режиссера, тут растекается по кадру в весьма и весьма показательной форме. И это не считая тех проявлений внешнего очарования странности, что периодически выплескивает природа, а также тех признаков жизни, что в безумном порыве выстреливает в воздух бунтарь Строшек, главный герой всего творчества немецкого режиссера, постоянно менявшего и образ, и имена, но неизменного своим внутренним даже не состоянием, а миром.