Фильм

Божественное вмешательство

Дед Мороз бегает по холмам с кухонным ножом в груди, а мальчишки гонятся за ним и забрасывают камнями. Так встречают Новый год в Назарете, самой крупной палестинской общине Израиля. Санта, кажется, не заглядывал сюда с тех пор как принял небезызвестные роды 2003 года назад.

Пожилой мужчина в машине. Навстречу — сосед. «Как здоровье, дорогой?» Проехав: «Козел старый!» Потом — соседка. «Рад вас видеть, уважаемая!» Миновав: «Сука грязная, шире ноги раздвигай!» И так — всю улицу, минут пять. Соседи. Один другому за забор каждое утро мусор скидывает. Другой весь день ждет с ножом, когда к нему залетит соседский мячик. Третий понимает, что чем пытаться уговорить соседа сдвинуть загородившую проезд машину, легче ее разобрать.

На этом фоне разворачивается любовная история. Влюбленные, палестинцы, живут по разные стороны баррикады. Он — его играет сам режиссер — в Иерусалиме, она — в Рамалле. Их разделяет израильский блокпост, за который ей хода нет. Влюбленные встречаются на блокпосте, сидят в машине и молча держатся за руки. Секс сводится к прикосновениям рук. На заднем плане израильские солдаты куражатся над палестинцами. О чем тут говорить? И что дальше? Палестинская комедия положений, топтавшаяся на месте в силу несговорчивости соседей, разрешалась любовной историей. А чем разрешится любовная история, зашедшая в глухой тупик — так же, как палестино-израильские переговоры?

Элия Сулейман — палестинец. Он все 80-е прожил в Нью-Йорке, а потом вернулся в Иерусалим, в какую-то дурацкую неразрешимую ситуацию. В лучшей сцене фильма он сидит в машине на светофоре и, глядя в глаза притормозившему рядом еврею, врубает на всю катушку “I Put a Spell on You” в исполнении Наташи Атлас. Уже и светофор сменился, а они все сидят под палестинские напевы американского происхождения, и столько в их взглядах ненависти, любви, взаимопонимания, обреченности на него. Это клинч. Выхода нет. Выхода нет настолько, что единственный выход — это божественное вмешательство. И тут абсурдистская комедия, похожая на грузинское кино 1976 года, вдруг превращается в «Крадущегося тигра, невидимого дракона». Превращение, включающее в себя мюзик-холл, кунг-фу, левитацию и несколько виртуозных спецэффектов, так фантастично, что весь остаток фильма не можешь рта закрыть от изумления. И, досмотрев, ловишь себя на мысли, насколько выигрывает грузинская комедия, если в ее подкладке — реальная злость, и как обогатил бы «Крадущегося тигра» неподдельный национально-освободительный пафос.

Осмелюсь предположить, что еврей, во всяком случае израильский, так бы не закончил. С такой невозмутимой легкостью и безысходностью. Дело не в том, что в евреях пассионарности многовато. Дело в том, что так закончить мог только режиссер ниоткуда, увидевший всю эту колготню в пространстве птичьего полета, с точки зрения воздуха. Палестины-то все-таки нет на карте, это страна-мечта, страна-желание и фильм Сулеймана — открытка из этой несуществующей страны. Кстати, на этом основании (за отсутствием номинирующего государства) фильм был отстранен Американской академией кинематографических искусств и наук от участия в «Оскаре».