«Что для людей чувство дома»: куратор Нина Гомиашвили рассказала о новой выставке в Еврейском музее

— Как возникла идея фотопроекта?

— Эта выставка — совместный проект Еврейского музея и центра толерантности с исследовательским проектом «Заповедник» (фонд «Общественное мнение»). Они с 2016 года буквально пинцетом достают из стога сена совершенно удивительные истории про всю страну, которые не лежат на поверхности. Их вместе собирают фотограф и исследователь-журналист, то есть вербальная и визуальная составляющие существуют в дуэте, что мне сразу легло на душу. Возникла идея сделать выставку с ними. Мы с Машей Перминовой и Катей Кожевниковой, которые делают этот проект, начали выбирать тему из всего многообразия их контента. Это был конец марта — начало апреля, и говорить о чем-то, что не висит в воздухе, было бы странно. В то же время было понятно, что говорить нужно о каких-то общих понятиях, которые независимо от ситуации пульсируют и во всех нас живут. Возник вопрос чувства дома — это то, что всегда рядом с нами, и сейчас звучит особенно остро. Как раз нашлось большое количество материала, идеально подходящего под тему и позволяющего целиком рассказать о стране: от Карельского перешейка до Биробиджана.

— Но часть фотопроектов создали специально для выставки?

Да, в процессе захотелось, чтобы специально для музея сняли что-то авторское. Было супермало времени, поэтому удалось сделать только пять оригинальных проектов, но все они непростые. Фотографы поехали в Кострому, подмосковную Моженку, Биробиджан, Республику Калмыкия и Азовский немецкий национальный округ, где немцы сохраняют традиции, которые даже немцы в Германии уже забыли. Другие двенадцать проектов мы взяли из того, что портал опубликовал в последние два года. Мы их перелопачивали, возвращались к фотографам и просили не представленные на сайте работы, чтобы раскрыть на выставке истории от начала и до конца.

Софико Папиашвили.

— Что для вас чувство дома в этом проекте?

— Это совершенно личная история. Чувство дома — это тема, которую я осмысляю много-много лет. Папа у меня грузин, мама наполовину полька и наполовину белоруска, родилась я на гастролях у родителей в Сухуме, а со второго дня своей жизни живу в Москве. Поэтому кто я и что я, понять невозможно. Обращаясь к этому проекту, мне было очень интересно узнать, что для людей чувство дома и это эфемерное ощущение спокойствия, веры, уверенности, расслабления. Но пока не появилось ясности, потому что невозможно заимствовать у других этот опыт, у всех совершенно по-разному.

— А как было у вас?

— В детстве я придумала сама себе такую речевку: «Я Ниночка-грузиночка, королева красоты». В какой-то момент это ушло в небытие, и в школьном возрасте, когда грузинская бабушка спрашивала меня, всегда говорила, что я русская. Ее это страшно бесило, может, поэтому я так говорила. А когда получала паспорт, не знаю, с какого перепуга, в графе национальность написала «грузинка» и страшно этим гордилась. Меня отправляли то к одной бабушке в Беловежскую пущу, то к другой — в Грузию. И там, и там мне было хорошо. Но, конечно, внутренне я себя ощущаю москвичкой, именно здесь кроется мое ощущение внутреннего спокойствия.

— Выставка состоит из пяти разделов, посвященных пяти разным ощущениям дома. Можете, пожалуйста, выделить пять историй, которые хорошо раскрывают каждую из этих граней чувства дома и рассказать о них?

— Первый раздел «Дома кочевников» — это истории о тех, кто привык жить без стационарных домов. Моя любимая — про семью ненцев, которые кочуют с одного пастбища на другое примерно каждые 5–7 дней. У них чудесный дом на полозьях — очень маленькая однокомнатная квартира, где лежит матрас, висит гамак с вещами, есть столик, печка и олени вместо домашних животных. Они их кормят морковкой, картошкой, гладят и щелкают по носу детенышей, которые засовывают морду в дом. Когда дети вырастают, их, естественно, отправляют в интернаты, до этого они кочуют с родителями, и в течение первых важных 5–6 лет лет закладывается это чувство дома в движении. Интересно, что, по статистике, 50% этих детей возвращаются обратно и продолжают вести кочевнический образ жизни. Представить это невозможно, а для кого-то реально: они счастливы и здоровы ментально именно в этом свободном передвижении.

Второй раздел — это «Ностальгия по дому». У нас есть история о Рыбинском водохранилище. В 1940-х годах там затопило около 700 сел и деревень, люди были вынуждены оставить свои дома. Многие разбирали их на бревна, отправляли вниз по реке и собирали обратно на новом месте рядом с прежними соседями. Получается, сохраняя те же стены, они не теряли это чувство дома, но, как улитка, забирали его с собой. Одна из самых эмоционально сильных для меня фотографий в этом проекте — венки на водной глади. Пожилые люди помнят, где территориально остались под водой кладбища, и в дни поминовения умерших на лодках приплывают на это место и оставляют венки. И вот где дом? Там, где ты помнишь.

В части «Мой дом — твой дом» тоже есть очень сердечная история. Земли Карельского перешейка в 1940 году перешли к России, и финнам пришлось оставлять свои дома — туда переехали колхозники и как раз люди с Рыбинского водохранилища. Но самое важное, что происходит там сейчас: новые хозяева до сегодняшнего дня в контакте с прежними. Приглашают их в гости и разрешают у себя оставаться. С другой стороны, многие дома восстанавливают и создают в них финские музеи, например, с найденным древним фарфором. Словно есть какой-то внутренний навигатор, который заставляет людей, даже понимая, что это больше не их дом много лет, все равно возвращаться обратно за каким-то удивительным ощущением.

«Сакральный дом» — это тема, которая тоже мне очень близка. Духовная жизнь, если относиться к ней, как к какой-то теплой печке, к которой можно прильнуть, обретает очень домашний смысл. В этой части у нас есть несколько фотопроектов: про Еврейскую общину в Костроме, староверов в городе Верея и буддийские домашние алтари. В ходе сталинских репрессий в 1943 году калмыцкий народ депортировали в Сибирь, и Калмыкия как АССР прекратила свое существования. Только после реабилитации в 1956 году они начали возвращаться на родину, а буддийские храмы стали восстанавливать только в 90-е. Но все это время никто не отменял буддийские домашние алтари, поскольку, как и для православного красного угла, для него много не надо. Они стали точкой сборки дома для них, ощущением веры, тепла и свободы. Они существуют и сегодня, и на выставке у нас представлено шесть огромных фотографий разных алтарей.

И последний раздел — «Родовое гнездо» — то, что, наверное, ближе и понятнее мне больше всего. Это про историческую привязанность к месту, к семье в течение многих поколений, например, как в Осетии. С древних времен там строили фамильные башни, в какой-то момент это угасло, но в 90-е на волне возрождения этнических традиций осетины семьями стали восстанавливать эти удивительные башни. Они как восклицательные знаки стоят в выжженных голых горах с реками и долинами, и кажется, по-другому этот ландшафт невозможен. У нас представлена история про осетина 30 лет. В детстве он уехал жить в город, но в один прекрасный день приехал в горы на большой праздник, как-то прочувствовал, пропустил через себя, остался, собрал друзей, родственников и восстановил башню, где теперь живет вместе с семьей. Тянет. И вот это, наверное, то, что называется корни.